Кто бы знал, что моя рядовая, собственно, семестровая работа по курсу Public Policy на тему “Принятие решений в Хамас” вызовет такую веселую цепочку событий.
После перевода ее на русский язык и публикации на страничке “Центра изучения повстанческих движений” (вчера это было) страничка Центра в фейсбуке была… заблокирована на территории РФ за пропаганду экстремизма. Ну, типа, нечего холопам знать про будь-каких радикалов, как они там организованы и чем занимаются. А то, чего доброго, повторять начнут. Знать детали устройства террористических организаций можно только специально обученным людям, которые занимаются террорристической деятельностью на институциональной и легальной основе!
В связи с этим у меня только один вопрос. Чего так слабо-то? Что за полумеры? Cамое время заблокировать сайт университета, в котором я писал эту работу, а всех учащихся тут сделать невъездными в Святую Русь!
Помните я выкладывал свою работу о том, как принимаются решения в ХАМАС?
Теперь она и на русском языке – в менее академической, более публицистической форме. Читайте о самой мощной национально-освободительной исламистской организации Палестины на странице Центра изучения повстанческих движний (и вообще подписывайтесь, очень интересная страничка, много эксклюзивного материала).
Чым больш грамадства насычана кроўю класавай барацьбы, тым лягчэй яго ўдзельнікі дабраахвотна расстаюцца з жыццём.
Лёгкасць, з якой змагары ахвяруюць сабой прама прапарцыянальная таму, колькі крыві было праліта непасрэдна перад імі. У спакойныя часы, які б моцны не быў прыгнёт, калі ён не прыводзіць да прамых і дэманстратыўных смерцяў прыгнечаных, то тых, хто жадае ахвяраваць сабой дзеля вызвалення, як правіла, няшмат, альбо няма ўвогуле. Гэта псіхалагічна цяжка – паміраць аднаму, паміраць тады, калі, фактычна, можна жыць. Зусім другі настрой авалодвае масамі ў часы сацыяльнага пад’ёму, рэвалюцыі, неспакою. Калі смерць вітае над натоўпам, адзін за другім паміраюць паплечнікі, самаахвяраванне робіцца нормай, каштоўнасць жыцця індывіда ў яго ж ўласных вачах падае адступаючы перад агульным інтарэсам. Менавіта гэтым тлумачыцца тое, што простыя грамадзяне, якія не надта цікавіліся палітыкай, чыя хата да пары да часу была з краю, у перыяд рэвалюцыйных перамен са зброяй у руках становяцца на барыкады, хаця, казалася бы, што замінала ім зрабіць гэта раней?
Аднойчы пралітая кроў абавязкова прыцягне да сябе новых ахвяр.
Today Kaunas anarchists and social activists from workers solidarity network “Gyvenimus perbrangus” (Life is too expensive) organized a picket in the center of the city, near “Caza Dela Pasta” restaurant.
Activists expressed their anger about employer (Fabio Marconi) who was cheating his workers and threatening them for organizing a union on a workplace.
During the picket, in which about 25 people took part, private security and then cops arrived, but they did nothing except saying that “there is too late to make noise” ))) Hey, listen: if employers continue violation worker’s rights, we gonna make much more 😉
Solidarity forever!
_____
Сегодня анархисты и социальные активисты Каунаса из рабочей сети солидарности “”Givenimus perbrangus” (Жизнь слишком дорогая) провели пикет в центре города возле ресторана “Caza Dela Pasta”.
Активисты выразили свое возмущение поведением нанимателя (Фабио Маркони), который обманывал своих рабочих и угрожал им за создание профсоюза на рабочем месте.
Во вермя пикета, в котором приняло участие около 25 человек, на него прибыли ЧОПовцы а позже – менты. Но они ничего не сделали кроме того что сказали что “сейчас слишком поздно, чтобы шуметь”. Пусть знают: если работодатели не прекратят нарушать права рабочих, шума будет еще больше 😉
При социализме я был по-настоящему счастлив. Я мчался из школы на титановом велосипеде «Калашников», такие были у каждого ученика. Добрый постовой дядя Володя отвлекался от томика Цветаевой и улыбался мне гагаринской улыбкой. Дома я открывал холодильник, который занимал половину огромной кухни и думал, что съесть – пиццу по-тульски, кус-кус с осетриной или фуагра «Гусь Хрустальный». Тут выходила наша соседка по коммуналке, бригадир маляров тетя Шура и ласково журила меня: «Алексис, мон шер! Ты опять перепутал холодильник! Ваш – на мансарде». Я смущался, но тетя Шура трепала меня по голове – ах! Как от нее пахло «Красной Москвой №5» – и говорила: «Но это такой, право, пустяк. Бери что хочешь из моего, я все равно на диете, как Галя Брежнева».
Нам с мамой много раз предлагали переехать из коммуналки в трехкомнатную на проспекте Калинина, но мама отвечала: «Мы же все как семья! И потом – с кем я буду вечерами пить Шато де КПСС?»
Другой наш сосед, дядя Игорь, был генералом КГБ в отставке. Чудесный старикан! Он катал детвору на своей чёрной «Волге», где были теплый ламповый кондиционер и автомат с газированной водой по 3 копейки. Дядя Игорь часто рассказывал мне, как в августе 1968-го сопровождал целую колонну КАМАЗов в Прагу. Они были загружены фруктами: в то лето в Чехословакии случился неурожай. А благодарные чехи поили его бехеровкой с березовым соком. В комнате дяди Игоря вся стена была увешана фотографиями его друзей. Помню большие портреты Вавилова и Мейерхольда с автографами: «Игорю, на память об отпуске в Ялте».
А мы с мамой не очень любили ездить в Крым: нам не хотелось этих огромных отелей, где по вечерам давал концерты Высоцкий и танцевал калинку Барышников. Мы улетали на тихую Колыму, с ее уютными коттеджами. Нам очень нравилась база отдыха имени Берии. Да и подешевле там было, чем в Крыму. Мама работала младшим научным сотрудником и зарплата была небольшая, зато часть ее давали черной икрой и книгами Дюма. А что еще надо? Мы смотрели Чапаева, пели Пахмутову, танцевали Плисецкую. Мы ходили в пионерские походы по горам Афганистана, где играли в “Зарницу”. Мы были счастливы.
…Всё это разрушили враги социализма в 1991 году. На память у меня остался только транзисторный приёмник, по которому я слушаю ночами «Голос СССР». Его глушат, но даже сквозь помехи до меня доносятся эти честные и чистые голоса.
Лічба 1,5-1,8 з’явілася проста. Па 411-м артыкуле звычайна ўсім дадаюць больш за палову. Пры мне судзілі двух чалавек, абодвум далі 1,8.
Мне таксама дадалі па максімуму – год з магчымага году.
Калі б Бандарэнка не хацелі дадаваць тэрмін – справу б не заводзілі. Апраўдаць яго зараз – прызнаць, то ўся лагерна-турэмная сістэма, ўключаючы начальніка турмы №4 Дмітрова, старшага оперупаўнаважанага Ліхуту і іншых спрацавала ўхаластую, што яны пачалі цкаваць невінаватага чалавека.
Канешне, есць яшчэ варыянт, што “на кампраміснай падставе” дададуць менш за год, што для беларускіх рэалій – лічы апраўданне. Але для такога варыянта я пакідаю вельмі невялікую верагоднасць.
Вельмі моцныя словы напісаныя ў камюніке IFA-IRF (Нефармальная федэрацыя анархістаў – Інтэрнацыянальны рэвалюцыйны фронт) з нагоды іх чарговай радыкальнай акцыіі:
«У сённяшніх умовах эканамічнага крызісу, адзінай валютай з цвёрдым коштам з’яўляецца страх ў руках улады. Гэты страх таго што нічога нельга змяніць, што нас мала і што турма шукае тых, хто адважыцца паставіць пад сумнеў загады начальнікаў. Аднак жыццё бяжыць хутка і не можа чакаць тых, хто баіцца жыць. Паглядзі страху ў твар: страх здрыганецца й сыдзе.»
