Кай Тэлер из университета Санта-Барбары занимается исследованием гражданских протестов, политического насилия и смены режимов. «Иногда насилие — это ответ» , — пишет он в Foreign Policy.
От протестующих по всему миру ожидают ненасильственных действий, ставя им в пример Мартина Лютера Кинга, Махатму Ганди и Нельсона Манделу. Они должны избегать насилия, даже когда им противостоит вооружённое правительство. Но что бы они ни делали, власти все равно будут звать их бандитами и преступниками — как случилось с тем же Мартином Лютером Кингом.
Если силы правопорядка используют слезоточивый газ и резиновые пули — это считается «сдержанной» реакцией. Как только протестующий берет с дороги камень — движение считается насильственным, и это легитимизирует ещё более жесткий ответ правительства. Даже избирательное использование силы — например, прицельная порча имущества или противостояние полицейскому насилию — становится поводом осудить все движение. Даже если протесты переходят в насильственную фазу только после попыток силового разгона со стороны правительства, общественное мнение будет обвинять «обе стороны».
Ненасильственный протест — прекрасный идеал, и мы все бы предпочли именно это развитие событий. Но в реальности это почти никогда не возможно. Ганди, сам приверженец ненасильственного сопротивления, все же считал, что протест с применением насилия лучше, чем трусость. Мартин Лютер Кинг не отвергал необходимость насилия в случае самозащиты, а Нельсон Мандела, до того, как стать иконой ненасильственного протеста, выступал за любые действия, которые приблизили бы конец апартеида — включая вооруженную борьбу. Многие протестные движения, которые считаются мирными, на самом деле имели насильственную составляющую, о которой спустя время очень удобно не помнить (Майдан, арабская весна).
Даже в демократических странах сила может быть полезной. В Чили, стремление протестующих драться с полицией и жечь здания, в совокупности с ненасильственными тактиками, помогло подтолкнуть правительство к уступкам. И хотя многие боливийцы злятся из-за ультраправого военного переворота, именно насилие в ходе протестов заставило президента Эво Моралеса отступить под напором обвинений в подтасовке выборов.
Призывы к протестующим всегда придерживаться ненасилия нормализуют государственное насилие. Даже когда протестующие просто сопротивляются избивающей их полиции, это преподносится как “столкновения”, при этом игнорируется диспропорция огневой мощи и то, что сами протестующие осуждают насилие в своих рядах. На протестующих возлагают бремя принесения себя в жертву во имя ненасилия, вместо того, чтобы возлагать вину на более тренированных и лучше вооруженных силовиков.
В начале движения, в принципе, невозможно определить, какая из стратегий принесёт победу: насильственная или ненасильственная. Ненасильственные активисты, как правильно. морально подготовлены столкнуться с полицейским насилием, но вполне логично. что когда насилие возрастает, поднимается вопрос – а стоит ли нам дальше придерживаться ненасильственных тактик, или пора бы ответить?
Вопрос о том, прибегать ли к использованию силы или оставить протест ненасильственным — тема для обсуждения внутри движения. Демонстранты в Гонконге знают, что китайское правительство может сделать с ними, но они также знают о концентрационных лагерях для уйгуров, и потому они понимают, за что борются. Будучи сторонними наблюдателями — кто мы, чтобы решать за демонстрантов, сколько им терпеть унижения и убийства со стороны репрессивного государства? Особенно если учесть, что, как правило, главные сторонники ненасильственных протестов — жители западных демократий, в которых гос. насилие ограничено и направлено на определенные группы населения: темнокожих, иммигрантов и т.д.
В идеальном мире ни протесты, ни правительства не скатываются к насилию. Но в реальном мире, если протестующие решают, что у них нет другого выхода перед лицом репрессивного государства, солидарность и давление на властей, а не морализаторство — лучший способ поддержки движения.
