Поздний вечер. Октбярь в Минске. Скамейка возле метро “Академия Наук”. По проспекту, сверкая, несутся машины, каждая по своим делам. Вот пролетело нечто чёрное и мигающее. Потом ещё. После машина ГАИ. Вслед за ней несколько лимузинов и джипов, а потом вновь мигалки. «Хм, может Лукашенко едет, – подумалось мне. – Пожалуй, нет, ради этого уже весь проспект перекрыли бы».
В подсознании возникла мысль: «Вот я, как многие из вас, прогуливаюсь по городу без ковровых дорожек, пользуюсь общественным транспортом, наслаждаюсь травой, не окрашенной к моему приезду и другими прекрасными простыми вещами. А каково живётся этому человеку в лимузине, с сотнями охранников, ради которого перекрывают дороги? Как бы я чувствовал себя на его месте? Хотел ли быть им?» И задумался. Глубоко задумался, аж замерз на скамейке.
«Нет, этого я точно не хочу» – осознал я, и засунул продрогшие руки в карманы.
Почему не хочу?
Быть Лукашенко – это жить в постоянном страхе: бояться выборов («политическая вакханалия»), бояться любого выхода людей на улицу (представьте, как должно сорвать крышу, чтобы отправлять одних людей бить других?). Бояться того, что вчерашние партнёры не дадут кредит – и тогда экономике крышка, а в перспективе – и тебе самому. Бояться быть сожранным своим же окружением. Бояться, бояться, бояться. Ведь у тебя нет выхода. Path dependence. Ты сам себя загнал в ловушку, когда спокойная жизнь на даче в качестве отставного президента уже невозможна. Либо дальнейшая борьба за власть каждую секунду жизни, либо суд и суровый приговор (и это в лучшем случае, хорошо, если не обойдутся, как с Каддафи). И мне кажется чудовищной глубина этого страха. Ведь от него нигде не спрятаться. Он вечен. Пути назад нет.
Быть Лукашенко – это значит не знать дружбы, потому что все, кто делает вид, что он твой друг, просто чего-то хотят. Это значит искать двойной смысл в каждой улыбке, в каждом жесте, в каждом слове. И никогда не успокоиться, потому что при желании подвох можно найти абсолютно во всём. Это выхолащивание всех чувств, переворачивание с ног на голову каждой мысли. И так – изо дня в день, из года в год. В конце концов, ты просто перестаёшь понимать, где настоящее, а где выдуманное, где твои домыслы, а где настоящая ложь, и по привычке не веришь никому, видишь ложь во всём. Ведь ты наделён огромной властью, и каждый, кто рядом с тобой, от тебя чего-то хочет. И что самое интересное, окружающие действительно начинают тебе лгать, говорить, подстраиваясь под твои ожидания, льстить, менять свою точку зрения вслед за твоей в считанные секунды. Показывая подобострастие, записывать твои слова в блокнотик на селекторном совещании.
Но ты-то не дурак, и понимаешь, что на самом деле они тебя не уважают, а между собой высмеивают, дают унизительные клички и гнобят. И они понимают, что ты понимаешь. И все это понимают. И ложь становится твоей вселенной.
Быть Лукашенко – это значит не знать любви. Любовь невозможна без доверия. А откуда взяться доверию между тем, кто обладает властью и тем, кто зависим от властвующего? Если ты Лукашенко, ты не поверишь ни одной женщине, которая говорит, что любит тебя. Ни одна улыбка, никакой флирт не будут казаться искренними. Потому что знаешь – она любит твои деньги и твой статус, а не тебя. Это не чувства, это мерзкий суррогат. Как с этим жить? Не знаю. Мне бы было очень трудно.
Быть Лукашенко – это значит быть лишённым свободы. На первый взгляд кажется, что благодаря своим деньгам и власти, он может больше, чем каждый из нас. На самом деле нет. Может ли он сейчас бросить всё и уехать жить на Гавайи? Нет. И там доберутся. Интерпол (за «зніклых»), вчерашние «друзья», с которыми не поделился, и тысячи тех, кому сломал жизнь, или их родственники.
Может ли он сменить работу? Нет. Да может ли он хотя бы один прогуляться вечером по городу? Нет! Вдумайтесь, ему недоступны даже самые простые радости, доступные нам! Ни шага без охраны. Ни единой возможности сменить жизненный путь. Влево-вправо – колоссальный риск. И колоссальный страх. И возможная смерть.
Это ли не пытка?
Поэтому я ему не завидую. Лимузины, деньги и положение, пресмыкающиеся подчинённые и мнимое всесилие – не кажущееся счастье, это каждодневный ад. Он получил его уже здесь, при этой жизни. И получит ещё больше, когда умрёт.
А мы будем жить.
